Неточные совпадения
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая
голову руками: то была мать
убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
[Ядринцев рассказывает про некоего Демидова, который, чтобы раскрыть все подробности одного преступления, пытал через палача жену
убийцы, которая была женщина свободная, пришедшая в Сибирь с мужем добровольно и, следовательно, избавленная от телесного наказания; потом он пытал 11-тилетнюю дочь
убийцы; девочку держали на воздухе, и палач сек ее розгой с
головы до пят; ребенку даже было дано несколько ударов плетью, и когда она попросила пить, ей подали соленого омуля.
Если, идущу мне, нападет на меня злодей и, вознесши над
головою моею кинжал, восхочет меня им пронзить, —
убийцею ли я почтуся, если я предупрежду его в его злодеянии и бездыханного его к ногам моим повергну?
А через две недели после смерти Верки погибла и наивная, смешливая, кроткая, скандальная Манька Беленькая. Во время одной из обычных на Ямках общих крикливых свалок, в громадной драке, кто-то убил ее, ударив пустой тяжелой бутылкой по
голове.
Убийца так и остался неразысканным.
И я считаю: я убил ее. Да, вы, неведомые мои читатели, вы имеете право назвать меня
убийцей. Я знаю, что спустил бы шток на ее
голову, если бы она не крикнула...
Убийц Ивана Миронова судили. В числе этих
убийц был Степан Пелагеюшкин. Его обвинили строже других, потому что все показали, что он камнем разбил
голову Ивана Миронова. Степан на суде ничего не таил, объяснил, что когда у него увели последнюю пару лошадей, он заявил в стану, и следы по цыганам найти можно было, да становой его и на глаза не принял и не искал вовсе.
Тотчас же сломя
голову бросился он из дому узнавать подробности и узнал, во-первых, что Федька, найденный с проломленною
головой, был по всем признакам ограблен и, во-вторых, что полиция уже имела сильные подозрения и даже некоторые твердые данные заключить, что
убийцей его был шпигулинский Фомка, тот самый, с которым он несомненно резал и зажег у Лебядкиных, и что ссора между ними произошла уже дорогой из-за утаенных будто бы Федькой больших денег, похищенных у Лебядкина…
— Никогда нас не выпустят! — продолжал между тем Иван Дмитрич. — Сгноят нас здесь! О господи, неужели же в самом деле на том свете нет ада и эти негодяи будут прощены? Где же справедливость? Отвори, негодяй, я задыхаюсь! — крикнул он сиплым голосом и навалился на дверь. — Я размозжу себе
голову!
Убийцы!
Бросились толпами в гостиницу, где лежало мертвое тело, еще не убранное, судили, рядили, кивали
головами и кончили тем, что резко осудили «
убийц несчастного князя», подразумевая под этим, конечно, Марью Александровну с дочерью.
По их учению, если к вам приходит бугорчатный, или
убийца, или эпилептик и сватает вашу дочь — отдавайте; если кретины идут войной на физически и умственно здоровых — подставляйте
головы.
Я церковью отринут. В этот миг,
Пока я с вами говорю,
убийцыВезде уж рыщут по моим следам,
И
голова оценена моя.
От церкви не могу я ждать пощады!
Здесь был Ванея — некогда царский палач,
убийца Иоава, Адонии и Семея, — теперь главный начальник войска, невысокий, тучный старец с длинной седой бородой; его выцветшие голубоватые глаза, окруженные красными, точно вывороченными веками, глядели по-старчески тупо; рот был открыт и мокр, а мясистая красная нижняя губа бессильно свисала вниз;
голова его была всегда потуплена и слегка дрожала.
Дульчин (схватясь за
голову). Были в моей жизни минуты, когда я был гадок сам себе, но такого отчаяния, такого аду я еще не испытывал; знал я за собой слабости, проступки, оплакивал их, хоть и без пользы… а уж это ведь преступление! Ведь я… ведь я —
убийца! (Останавливается перед портретом Юлии.)
Сибирь приучает видеть и в
убийце человека, и хотя ближайшее знакомство не позволяет, конечно, особенно идеализировать «несчастненького», взламывавшего замки, воровавшего лошадей или проламывавшего темною ночью
головы ближних, но все же это знакомство позволяет трезво ориентироваться среди сложных человеческих побуждений.
Платонов (хватает себя за
голову). О несчастный, жалкий! Боже мой! Проклятие моей богом оставленной
голове! (Рыдает.) Прочь от людей, гадина! Несчастьем был я для людей, люди были для меня несчастьем! Прочь от людей! Бьют, бьют и никак не убьют! Под каждым стулом, под каждой щепкой сидит
убийца, смотрит в глаза и хочет убить! Бейте! (Бьет себя по груди.) Бейте, пока еще сам себя не убил! (Бежит к двери.) Не бейте меня по груди! Растерзали мою грудь! (Кричит.) Саша! Саша, ради бога! (Отворяет дверь.)
Затем
убийца наносит ей удар по
голове каким-то тупым орудием, например палкой или, быть может, даже клинком кинжала, висевшего у Ольги на поясе.
— Любопытно, откуда вам могла прийти в
голову такая мысль! Не писал ли я чего-нибудь такого в своем романе, — это любопытно, ей-богу… Расскажите, пожалуйста! Раз в жизни стоит поиспытать это ощущение, когда на тебя смотрят, как на
убийцу.
Этим воспользовался лежавший по соседству с офицером солдат. Он приподнялся на руках, и прежде, нежели
убийца успел отпрянуть, грянул ружейный выстрел, и коварный тевтон растянулся на земле с простреленной
головой.
— И этот-то вот злодей, этот вероломный
убийца, с ног до
головы обрызганный кровью (он все повышал голос, сделал паузу и закончил трагическим шепотом), был признан православною церковью — святым! (Последнее слово он прошипел чуть слышно.)
Что-то зловещее горело широким и красным огнем, и в дыму копошились чудовищные уродцы-дети с
головами взрослых
убийц. Они прыгали легко и подвижно, как играющие козлята, и дышали тяжело, словно больные. Их рты походили на пасти жаб или лягушек и раскрывались судорожно и широко; за прозрачною кожей их
голых тел угрюмо бежала красная кровь — и они убивали друг друга, играя. Они были страшнее всего, что я видел, потому что они были маленькие и могли проникнуть всюду.
Убийце сына он не размозжил
головы шестопером; нет, взяв его в плен, он привязал к хвосту коня и по пням, по камням примчал в лес на съедение волкам.
«Таня, его Таня… дочь Егора Никифорова, дочь
убийцы его несчастного отца… Какое страшное совпадение! Она — эта девушка, которую он любит всеми силами своего сердца… потеряна для него… навсегда… навсегда…» — мелькали в его
голове тяжелые мысли.
Павел крался, подползая к Чурчиле как червь; нож его блеснул во мраке, взвился с рукою над
головой жениха его сестры и уже готов был опуститься прямо над горлом несчастного, как вдруг Чурчила, под влиянием тяжелых сновидений, приподнялся и попал бы прямо на нож, если бы
убийца не испугался и угрожающая рука его не замерла на полувзмахе.
Смертной казнью наказывались: богохульники, еретики, соблазнители к чужой вере, государственные изменники, делатели фальшивых бумаг и монет,
убийцы и зажигатели, церковные тати, обыкновенные воры, попавшиеся в третий раз, и уличные грабители, пойманные во второй раз. Отсечение
головы было уделом большинства преступников; немногие попадали на виселицу.
Молодая девушка чувствовала, как вся кровь приливала ей в
голову при этой мысли. Она была самозванка, она была сообщница
убийцы, но она была женщина, и это оскорбляло ее как женщину.
Павел крался, подползая к Чурчиле как червь; нож его блеснул во мраке, взвился с рукою над
головой жениха его сестры и уже готов был опуститься прямо над горлом несчастного, как вдруг Чурчило, под влиянием тяжелых сновидений, приподнялся и попал бы прямо на нож, если бы
убийца не испугался и угрожающая рука его не замерла на полувзмахе.
Эти вопросы, повторяем, не приходили ему в
голову. А между тем ответы на них были для него более чем затруднительны. Он мог, конечно, захватить снова Никиту и выдать его правосудию как
убийцу княгини и княжны Полторацких, а Никита под пыткой, конечно, оговорит Татьяну Берестову и обнаружит ее самозванство.
Палач исполнил то, что хотел и что взялся исполнить. Но исполнение это было нелегко. Слова Светлогуба: «И не жалко тебе меня?» — не выходили у него из
головы. Он был
убийца, каторжник, и звание палача давало ему относительную свободу и роскошь жизни, но с этого дня он отказался впредь исполнять взятую на себя обязанность и в ту же неделю пропил не только все деньги, полученные за казнь, но и всю свою относительно богатую одежду, и дошел до того, что был посажен в карцер, а из карцера переведен в больницу.
На этом пока и покончилось крестное дело, и наступала долгая и мрачная пора похоронная. Агап так и не пришел в себя: его густым столбом дроби расстрелянная
голова почернела прежде, чем ее успели обмыть, и к вечеру наступившего дня он отдал богу свою многострадавшую душу. Этим же вечером три казака, вооруженные длинными палками, отвели старого Дукача в город и сдали его там начальству, которое поместило его как
убийцу в острог.